Интервью с преподом: Сергей Литвин о постмодернизме, литературе и творчестве Покраса Лампаса

Университет — отличное место для встречи с неординарными людьми, особенно в такой творческой среде как в нашем ВУЗе. Разговор с художником может стать путешествием в страну новых и необычных мыслей, метафор и иносказаний, в которых легко запутаться. Пожалуй, именно так можно описать манеру общения нашего сегодняшнего героя. Сергей Викторович Литвин — преподаватель института графического дизайна и знаком многим по предмету шрифты и книжная графика. Пожалуй, что речь его такая же витиеватая как древнерусская вязь, а личность его не менее загадочная, чем приключенческие романы.

— Вы закончили Академию имени Репина по специальности «художник график» в мастерской книжной графики, а в какой момент вы начали интересоваться дизайном? 

— Собственно говоря, у меня папа был художник-оформитель, а это и есть дизайнер, только другими словами. Академическое рисование и дизайн — все взаимосвязано.

— До 2010 года вы преподавали  живопись, рисунок и композицию в  РГПУ им. А.И. Герцена. Как и на сколько отличаются студенты СПбГУПТД и педагогического университета?

— Отличаются, отличаются… Вот у нас в институте графического дизайна атмосфера интересная, я почему и перешёл из Герцена. Ради этой атмосферы. Активнее, адекватнее учитываются процессы в мировом искусстве. Острее сам ценз. И меня это сподвигло активнее интересоваться процессами современного искусства, лучше его рассмотреть, изучить и понять.

— А в Герцена было более академическое образование?

— Ну как бы не принято ругать, да? Но там было… есть много положительных качеств. Но, к сожалению, это приверженность только тому, что было. Как и академия художеств, собственно говоря, которую я заканчивал. Это было – значит, это имеет право быть. А вот посмотреть открытыми глазами, что может быть дальше, почему-то это упускается.

И потом,  я когда учился, была эпоха такая, что не было столько информации, и было все даже закрыто. И в 90-ые годы это все начало открываться. И такая масса откровений, что можно и так и так, начинаешь осознавать  весь этот процесс 20-ого века, что это было. Потому что у нас там, у студентов 70-х годов была такая разрозненная, не сшитая картина мира. Хорошо, что мы попали в такую эпоху, когда стало… масса этих минусов в перестройке, но хорошо то, что стало возможным думать. В то время было как – наивный  человек – значит ты вне подозрения. А сейчас – можно думать. Когда я защищал диплом по произведению А. А. Ахматовой “Белая стая», там рецензент встал и сказал, что это ужасное белое движение, хотя у нее про белое движение там ничего не говорится.

В общем, время сейчас замечательное и с интернетом. Стало вдруг  возможно такие вещи увидеть. Вообще постмодернизм — это классно. Мы в такое сказочное, чудесное время живем, и интернет и можно думать. И подразумевается, что мир чудесен. Я вот этим летом еще сам себе сформулировал, что мы живем в океане живой асимметрии. И душа у нас тоже живая.

— Вы упомянули 70-ые, 90-ые. Ваша молодость пришлась на «лихие» годы в культуре СССР — 80-ые, время «Кино» и «Аквариума», Тимура Новикова и Довлатова. Были ли вы как-то связаны с тогдашними музыкальными и художественными объединениями?

— Да нет, там все было так сугубо академично. Я был тайным агентом, не хотел бузить и нарочно себя светить. Никуда не ходил, кафе не посещал и от компаний держался в стороне. Коллективизм — не мое. 

— В какой момент вы решили, что хотите пойти работать преподавателем?

— Когда был в вашем возрасте, я думал, что это чушь какая-то, полный идиотизм. Чтобы жизнь тратить на преподавание. Надо работать для себя. А потом лет в сорок меня одноклассник позвал в Герцена.

Вот в сорок уже хочется с кем-то поделиться, потому что уже набрана масса всяких своих личных наработок и начинаешь думать «а чего другому человеку лбом биться? Я ему сейчас немножко подскажу». В Герцена вот учат педагогов, ну они в 22 года выходят, и что они могут преподавать?  У них, конечно, изучают педагогику, и вроде они все это знают, ну умом-то они знают, а на практике – нет. А нужно все-таки, чтобы у тебя было личное прожитое. Должен быть накопленный багаж.

— До этого вы работали в издательствах, художником-оформителем в «Детской литературе» и «Просвещении».  Над какими проектами было интереснее всего работать? Может, был какой-то необычный проект, над которым вы долго работали?

— К сожалению, когда работаешь в издательстве, там все время «пожарные сроки». Я слышал, что другие зарабатывают какие-то огромные деньги… подолгу работают, по году работают над каким-то проектом. Художники часто привирают, что  у них все здорово и хорошо. А получалось всегда так, что нужно было все очень быстро сделать.

В конце концов, где-то уже лет 10 назад, я решил, что каждый заказ в издательстве находится под влиянием редактора. Есть такая фраза: «Испить из чистого источника поэзии, пока в нем не искупался редактор». (Эдуарда Багрицкого, оригинал найти не удалось) Хочется сделать проект, который ты считаешь очень классным, и вот с ним уже идти в издательство. Если просто приходить и спрашивать: а что вам нужно сделать, то это всегда будет смятая ситуация.

— В таком быстром темпе, есть ли время  для чтения? Какую литературу вообще предпочитаете?

— Почитать? Все меньше. Вот раньше можно было. Поскольку, стихи — это достаточно короткая форма изложения, то предпочитаю их. Вообще люблю стихотворную форму, краткость. И в рисовании, мне не нравится, когда  вытюкано, мелко, долго. Хотя, в последнее время, и к этому интерес тоже появляется. У нас в Средней художественной школе (после 1992 года переименована в Санкт-Петербургский государственный академический лицей им. Б.В. Иогансона) был учитель – Сенчуков Владислав Иванович. Он нашей группе привил такое отношение к искусству, когда надо применить вот этот «стихотворный» подход – взять и попасть удачно, импульсивно, свежо, в нужное место, а не долго-долго к нему подходить. Раз-раз и все звучит каким-то чудом, похожим на восточное единоборство. Очень все элегантно, коротко и эффективно. Он преподавал у нас акварель, и мы считали себя «привилегированной» группой. Нам не ставили пятерки, очень редко, но тем группам, которые параллельно учились и им ставили пятерки, мы считали, что это не пятерки.

— А стихи чьи ближе? В. В. Маяковский, И. А. Бродский или А. С. Пушкин, М. Ю. Лермонтов?

— Я думаю, что они каждый уникален по-своему. У меня в жизни тоже было такое приключение, что если уж кого-то любить, то это не значит, что кого-то не любить. Дерево растет, и у него вырастает новая веточка, это же не значит, что старые ветки оно уже не любит. Поэтому тут как Казанова – каждый раз влюбляешься совершенно искренне, без задней мысли. Это же не какая-то липкая, жалкая похоть, присвоение себе. А это выход в открытый космос. Вот открываешь книгу, например, О. Э. Мандельштама или того же В. В. Маяковского, И. А. Бродского и это какой-то новый выход в космическое пространство. 

— В последнее время книги переходят в электронный формат. А как вы считаете, есть ли будущее у бумажных изданий?

— Ну конечно же есть. Поскольку человек – биологическое существо, у него есть тело, и ему  приятно им пользоваться. Книга – она из материального мира и фактуру самой книги, приятно перелистывать, воспринимать размер около себя, видеть пропорции. Она никуда окончательно не исчезнет, но просто любую информацию можно взять в интернете, а иметь какой-то набор книг в квартире трудно, большое количество этих книг, за ними трудно ухаживать, но какие-то самые «вкусные» экземпляры, которые приносят огромное удовольствие, какой-то набор хочется, чтобы был. Взять, полюбоваться, потрогать, полистать, хоть немножко.

— На ваших выставках таких как например «Молитвою Веры и Любви» 2014, «Благодарение» 2016 помимо традиционных техник живописи и графики были представлены подцвеченные рельефы (техника рельефа, покрытого краской) на фанере, дереве и гипсе. Когда и с чего  началось увлечение рельефом? 

— Стало подходить к 50 годам, посмотришь назад и все разношерстное, нет единого образа. Встал вопрос: а кто же я такой? и что мое самое-самое основное, дорогое и любимое? Мне захотелось отойти от плоскости, показалось, что ее мало. Захотелось, чтобы она уходила в глубину, появилось волнение плоскости. Потом я стал искать пластические ходы. Гипс получился очень тяжелым, с ним можно что-то делать, но повесить на стену работу нельзя. В конце концов, фанера оказалась оптимальным вариантом толщиной 2-1,5 см. У фанеры есть интересный момент: текстура её слоев перекрёстная и можно резать во всех направлениях, нервность фактуры, с занозами, выступами, естественность  и спонтанность. Её нервность созвучна с беспокойством нашего времени.

— В ваших работах часто звучит тема религии, а доводилось ли вам работать непосредственно с иконой?

— Такие вещи, которые участвуют в богослужении, я не делал. Один раз расписывал панно для трапезной Горицкого монастыря. Это там, где Кирилло-Белозерский монастырь. Место довольно известное, а вот Горицкий монастырь маленький, он рядом – на реке Шексне. Так получилось, что через знакомых сделал для них эскиз. Панно из двух больших фанерных планшетов на стену.

— Вы ведете, если это так можно сказать, Пинтерест, я и сама использую эту социальную сеть, а как в целом относитесь к современным социальными сетям и тому, что молодое поколение так активно ими пользуется?

— Ну, а что делать, мы входим в эти ворота и через них нужно пройти. Когда только появились первые сети, я туда, конечно, плюхнулся. Начинаешь с кем-то дискутировать, что-то объяснять, но потом видишь, что это по сути дела разменивание, и ты ничего не делаешь, занимаешься «трепотней». Я очень по минимуму сейчас этим занимаюсь, уже так серьезно не отношусь.

— Я надеюсь, что молодые люди, если они жить хотят, то они переболеют. Это же не жизнь, а симулякр, заменитель. Это как переходный возраст, необходимо побыть в этом турбулентном состоянии, а потом начинается уже зрелость. Ну а кто-то остается в этом турбулентном состоянии,  и не выныривают из этого.

— Следите ли вы за современными художниками?

— Пытаюсь, но не так как профессиональный искусствовед, который смотрит, думает и записывает. Сложно следить за творчеством других художников, когда сам всё время в работе.

— Один из самых популярных на данный момент российских художников – Покрас Лампас, который является каллиграфом. Как вы относитесь к его работам?

— Интересное явление, что каллиграфия занимает такое популярное положение. К самому ему… я точно не знаю его биографию, но складывается ощущение, что у него нет образования, потому что со вкусом бывают прострелы. Но что у него классно и здорово – это внутренний темперамент, его артистичный настрой, удовольствие самого процесса. Это очень привлекательно и интересно. Но длительные работы, я думаю, не его, а так, настрой очень правильный. Все не может быть хорошим.

Сейчас в постмодернизме у каждого человека есть какой-то заряд воли и жизни, жизненной силы. Если все это в нем проявляется, то это здорово. «Привет, здравствуй, ты живой, очень приятно». Лишь бы было желание жить, быть, а не стагнировать. И в религии это самое важное – быть. Если есть это желание быть, то уже все, уже молодец. Это самое главное.

Анна Куфельд
Фотографии: Оля Ланцетова